Убийственный Париж - Страница 89

Надежды публики услышать жаркие подробности оправдались. Она узнала, что Полина вела длинный список любовников, а второе предложение Феликс сделал ей, узнав в подробностях от друга-соперника, что возлюбленная изменяет ему направо и налево. Эти детали показались бы публике не такими пикантными, если бы она знала тайну Полины.

Сюрреалисты привычно заступились за Дюбюиссон в специальном воззвании: еще с 1920-х годов они воспевали девушек-убийц — Жермену Бертон (23) или сестер Папен, служанок, освежевавших своих хозяек, как кроликов — бросавших во имя «безумной любви» вызов обществу, семье, Церкви. Но никто из них не написал поэму о Полине, подобную стихам Элюара о Виолетте Нозьер (28), разве что египетский сюрреалист Жорж Энейн (в его журнале «Дон Кихот» в 1930-х годах сотрудничал Анри Кюриэль (9)) воспел ее «упрямую красоту»: на иные рифмы, чем «кровь» и «любовь», ее история не вдохновляла. Чтобы найти другие, надо было знать ее тайну.

Газеты выставили Полину Дюбюиссон авантюристкой: расчетливой, развратной, эгоистичной. Живым символом катастрофического падения нравов молодежи, совращенной экзистенциализмом, джазом, Голливудом. Отягчающим обстоятельством сочли даже ее попытку самоубийства в разгар процесса. 28 октября 1953 года монахиня — из них состоял персонал женской тюрьмы «Ла Птит Рокетт» — заглянула в глазок ее камеры: Полина вроде бы спала, но ее выдала струйка крови на запястье. Прежде чем на месяц прервать слушания, в суде зачитали письма, которые она написала перед тем, как перерезать вены, адвокату и президенту.

Полина просила родителей Феликса о прощении, сожалела и о том, что сделала, и о том, что ей не хватило достоинства выдержать процесс. «Я отказываюсь не быть судимой, а выставлять себя напоказ перед толпой, разительно напоминающей мне толпу времен революции. Мне подошел бы суд за закрытыми дверями. Я рада обвести вокруг пальца тех, кто готовит декорации для этого спектакля». Полина сравнила зевак с «вязальщицами», тетками, упивавшимися во время якобинского террора массовыми казнями, а в перерывах, чтоб никто не занял их места в «партере», занимавшимися рукоделием. Судья назвал ее спесивой комедианткой. Прокурор объявил симулянткой и, когда пришло время, потребовал ее голову. Суд ограничился пожизненным заключением.

Лишь один человек — корреспондент «Ле монд» — чувствовал, что за убийством стоит нечто огромное, стыдное, тягостное и страшное. Пытаясь сформулировать свои ощущения, он предположил, что у Полины есть некая тайна. Журналист знал, в чем дело? Вряд ли. Тайну Полины знал лишь ее отец, а он отравился газом, услышав об убийстве Феликса. Сама она о прошлом молчала.

Тайна Полины, дочери отставного полковника из Дюнкерка, заключалась в том, что она родилась не вовремя: ее юность совпала с оккупацией. В четырнадцать лет соседи застали ее в компрометирующей ситуации в сквере с немецким моряком. В 1944 году она нанялась в военный госпиталь и стала любовницей главного врача Ван Доминика — полковника вермахта в три раза старше ее.

Освобождение обернулось для таких, как она, невинных «немецких подстилок» кошмаром. Те, кто благополучно приспособился к оккупации, выставляли напоказ свой патриотизм и безнаказанно давали волю садистским импульсам. Актер Марк Дельниц вспоминал: «Пробил час сведения счетов. Было, конечно, проще выставить напоказ несчастную обритую девушку, чем атаковать танк. Никто не трудился проверять информацию. Бандиты, которым придавали власть трехцветные повязки, грабили квартиры, а их обитатели, парализованные призраком бессудных расправ, не смели протестовать. Наступило время рогоносцев, поссорившихся соседей, обиженных служащих. Было достаточно подать знак одному из многочисленных „комитетов очищения“, которые только и мечтали устроить себе праздник».

Дельниц описал пир победителей в Париже. То, что творилось в провинции, неописуемо. В Дюнкерке «немецких шлюх», включая семнадцатилетнюю Полину, собрали на площади, раздели, разрисовали свастиками, обрили наголо. Затем в штабе «чистильщиков» Полину долго насиловали: наутро ей предстоял расстрел по приговору «народного трибунала». Отец выкрал ее, они бежали из Дюнкерка. В первый же вечер свободы Полина впервые пыталась покончить с собой.

Банальная история: осенью 1944 года насиловали и не таких женщин — не чета девчонке из Дюнкерка. Так, Мирей Бален (1911–1968) — манекенщицу и актрису, партнершу Жана Габена в гангстерской балладе Жюльена Дювивье «Пепе ле Моко» (1936) — «чистильщики» схватили в Ницце, когда она пробиралась в Италию с офицером вермахта, австрийцем Бирлом Десбоком. Бирла с тех пор никто не видел живым, а Бален, лишь единожды появившись на экране, умерла в нищете.

В 1959 году Дюбюиссон освободили за примерное поведение. Полина взяла фамилию Андре — в честь отца — и снова взялась за учебу. Но 2 ноября 1960 года — новый удар: премьера фильма Анри Жоржа Клузо «Истина», вольной интерпретации истории Полины. Героиню Брижит Бардо, сыгравшей тогда свою единственную трагическую роль, звали Доминик Марсо. Феликса — Жильбером Телье (Сами Фрей). Действие развивалось следующим образом. Он был дирижером и ушел от невесты-скрипачки Анны к ее сестре Доминик. Та впервые испытала любовь, но, развращенная сексуальной свободой, изменила ему в отместку за ошибочное подозрение в неверности. Убийство казалось случайностью. Доминик хотела застрелиться — или подкрепить револьвером угрозу самоубийства, — но Жильбер оттолкнул и оскорбил ее.

Тайну Полины фильм замолчал. Муки обритых девушек уже не были табу: в 1959 году вышел фильм Алена Рене «Хиросима, любовь моя», главная героиня которого — жертва, ровесница Дюбюиссон. Но Рене с его безупречной репутацией антифашиста было позволено то, что не мог позволить себе Клузо. Дебютировав во время оккупации на немецкой студии «Континенталь-фильм», он был обвинен в коллаборационизме и подвергся трехлетнему «запрету на профессию».