Убийственный Париж - Страница 78

К оглавлению

78

Бесчувственность уживалась с истеричной чувствительностью: Виолетта постоянно падала в обморок. 1 сентября она на коленях умоляла мать: «Прости меня, прости, прости, мама». — «Я тебя прощу, когда ты умрешь. Убей себя, убей». Обморок. На суд Виолетта пришла, зажав по носовому платку в каждой руке. Всплыли подробности покушения 23 марта. Обморок. В тот же день ее спросили о мотивах убийства. Снова обморок. Назавтра она плакала: «Пусть со мной сделают что угодно, только бы моя мать меня простила». Жермен сдалась: «Сжальтесь, сжальтесь над моим дитя».

Но не мелодраматизм сделал Нозьер «француженкой года»: начало суда 10 октября 1934 года затмило даже убийство накануне в Марселе югославского короля Александра и французского министра иностранных дел Луи Барту. В воздухе пахло войной, а люди толпами бежали за автомобилем, в котором ее везли на допросы, и шли врукопашную, разойдясь во мнениях по поводу Виолетты.

Правым все было ясно: Нозьер — плод распущенности послевоенной молодежи. Католик Франсуа Мориак считал ее «ведьмой разврата». Фашист Робер Бразийак цедил: «Сомнительные и грязные детали этой прискорбной жизни, тусклая атмосфера разврата чередуются с коктейлями, наркотиками и кофе со сливками, деньгами и нищетой… ужасный мир без Бога».

Сюрреалисты объявили ее иконой протеста, Луи Арагон в «Юманите» — жертвой патриархата. Но для статуса иконы недостаточно всего лишь убить родителей: требовалось еще что-то. Именно это «что-то», как ни избегал суд называть вещи своими именами, раскололо французов на ненавистников и защитников Виолетты. «Что-то» — это самая позорная тайна буржуазной семьи: инцест. Нет, говорили левые, Виолетта стала убийцей не потому, что молодежь забыла о семейных ценностях, а потому, что эти ценности — ширма, прикрывающая повседневный разврат. Мизантроп Луи Фердинанд Селин, всего навидавшийся врач, писал: «Слово „инцест“, от которого шарахаются в ужасе, — это распространенная практика. Я в восторге от железнодорожников, которые считают Нозьера неспособным натянуть свою дочь, потому что он был хорошим механиком».

На первых же допросах Виолетта заявила, что отец насиловал ее с двенадцати лет и угрожал убить, если она расскажет маме. Жермен заклинала дочь на свиданиях: «Я не могу забыть, что ты мое дитя. Но то, что ты говоришь о твоем несчастном отце, — отвратительная ложь. Скажи, что это неправда». По словам Виолетты, мать она решила убить вместе с отцом за ее многолетнюю слепоту, чтобы избавить от стыда и чувства вины.

Доказательств инцеста не было. Тюремный психиатр предположил: Виолетта — извращенная мифоманка. Обвинение объясняло убийство исключительно корыстью, но все понимали, о чем речь, когда журналисты писали о нарыве, который вскрыл суд. Или, когда Виолетта рассказывала, как однажды «испытала невыносимое отвращение к недостойному поведению отца», оставила родителям письмо о том, что сводит счеты с жизнью, и ушла из дому: ее нашли поздним вечером на набережной Сены. Буквально в последний день на суд добровольно явился, «чтобы очистить совесть», некто Ронфлар, которому еще три года назад Виолетта говорила, что отец «забыл, что он ей отец», «ведет себя с ней слишком необычно», «ревнует к ее знакомым»: «Она рассказывала об этом всему Латинскому кварталу. Странно, что никто не пришел в суд».

Особенно позорной выглядела ключевая деталь дела: порошок, под видом которого Виолетта поднесла родителям снотворное, врач выписал для профилактики сифилиса. В 1932 году у девочки обнаружилась «специфическая болезнь». Добыв у врача письменное удостоверение своей девственности, она пыталась убедить родителей в наследственном характере заболевания. После семейной сцены Виолетта впервые покусилась на убийство.

Оглашенный 13 октября смертный приговор включал архаичную, изуверскую формулу — «отцеубийца будет отведена на эшафот босиком, в рубашке, с черным покровом на голове», — столь же символическую, как и сам вердикт: с 1897 года женщин во Франции не казнили. Виолетту пришлось силой выволакивать из зала: «Я сказала правду! Как вам не стыдно! Вы безжалостны!» Вопреки ожиданиям, президент Лебрен заменил высшую меру не на двадцатилетнее, а на пожизненное заключение.

Ее дальнейшая судьба почти идиллична по контрасту с жестокой юностью. В 1937 году в письме матери Виолетта отказалась от всех обвинений в адрес отца. В тюрьме она вела себя образцово и даже собиралась, освободившись, уйти в монастырь. Церковь ходатайствовала за нее, 6 августа 1942 года маршал Петен снизил срок до двенадцати лет, 29 августа 1945 года Виолетта вышла на свободу. 18 марта 1963 года, благодаря тридцатилетним стараниям адвоката Везинн-Ларю, ее реабилитировал апелляционный суд Руана — уникальная для Франции ситуация в случае вынесения смертного приговора.

Монашество не состоялось: уже 16 декабря 1945 года Виолетта вышла за Пьера Гарнье, сына тюремного делопроизводителя. Они завели ресторанчик в Париже, потом в Нормандии, родили пятерых детей, которым никогда не рассказывали о прошлом. Мать Виолетты жила с ними и, дожив до 1968 года, похоронила их обоих: Пьер умер в 1961-м от последствий аварии, в которую попал годом раньше, Виолетта — в 1966-м от рака костей.

P. S. Изабель Юппер сыграла заглавную роль в фильме Клода Шаброля «Виолетта Нозьер» (1978), ее родителей — Стефан Одран и Жан Карме.

ТРИНАДЦАТЫЙ ОКРУГ

Глава 29
Улица Женнер, 25-бис
Покушение на «Самурая» (1967)

29 июня 1967 года над невеликой — всего четыреста пятьдесят метров — улицей Женнер, идущей от бульвара Венсана Ориоля к улице Жанны д’Арк, взметнулся столб дыма, видный со всех концов Парижа. В том, что пожар такой силы приключился именно там, легко усмотреть иронию судьбы. Всю четную сторону улицы занимает госпиталь Сальпетриер — «склад селитры». В 1656 году Людовик XIV велел архитектору Либералю Бриану возвести на месте порохового склада полуприют-полутюрьму для нищих, который затем прирос психиатрической тюрьмой для женщин, пользовавшейся жуткой славой. Репутацию больницы усугубила так называемая ночь сентябрьских убийств с 3 на 4 сентября 1793 года: чернь, истреблявшая по тюрьмам «заговорщиков-контрреволюционеров», зверски убила тридцать пять женщин, клейменных за преступления королевскими лилиями.

78