Убийственный Париж - Страница 71


К оглавлению

71

Последний раз Клод привлек к себе внимание скандалом на премьере фильма Алена Рене «Ставиский» (1974) на Елисейских Полях. Он безуспешно судился с Рене, «очернившим» память его отца, хотя должен был бы гордиться тем, что бедолагу-папу сыграл сам Жан Поль Бельмондо.


P. S. Долгие годы цензура вымарывала из фильмов любые упоминания о Стависком. «Банк „Немо“» (1934) Маргерит Вьель, в котором цензоры увидели нежелательные ассоциации со скандальным делом, урезали на двадцать минут. В «Топазе» (1950) Марселя Паньоля слова «афера Ставиского» заменили на «панамскую аферу». Впрочем, опасную параллель в «Преступлении господина Ланжа» (1935) Жана Ренуара цензура проглядела: жулик Батала (Луи Жуве) воспользовался железнодорожной катастрофой, чтобы украсть сутану священника и создать видимость своей смерти.

В апреле 1942 года в оккупированном Париже театр де л’Амбигю поставил пьесу «Пираты Парижа», «клеймившую специфически еврейский характер Ставиского». Укрывшимся под псевдонимом Мишель Даксья автором был критик-скандалист Алэн Лобро. Франсуа Трюффо сделает его одним из персонажей «Последнего метро» (1980).

Помимо «Ставиского» (1974) Рене с Бельмондо в заглавной роли, в телефильме Франсуа Вилье «Это случилось в Париже» (1977) прохвоста сыграл Анри Жак Юэ, в фильме Алена Малика «Жан Гальмо, авантюрист» (1990) — Бенуа Режан. Существует также итальянский телефильм Луиджи Перелли «Дело Ставиского» (1979). События 6 февраля 1934 года упоминаются в антимасонском пропагандистском фильме Поля Риша «Оккультные силы» (1943).

ДЕСЯТЫЙ ОКРУГ

Глава 25
Бульвар Маджента, 68
Изнасилованные скелеты (1871)

Бывает, что в детстве случайно увидишь или прочитаешь во взрослой книге нечто, что пугает, как встреча с призраком, но еще недоступно пониманию. Память об этом страхе, смешанном с постыдным любопытством, остается навсегда. На меня так подействовали, наравне с «Убийствами на улице Морг» Эдгара По, два рисунка Наполеона Шарля Луи де Фронда из альбома «Революционная карикатура Парижской коммуны».

Первый рисунок назывался «Наши добрые кюре». Два отвратного вида священника с похотливо вывернутыми губами — один из них без штанов — тащили прекрасную обнаженную бесчувственную девушку к двери морга с надписью «Мир праху». На полу — склянка с этикеткой «Опиум», на стене — распятие, на заднем плане — стол с пустыми бутылками. На втором рисунке — «Монахи и монашки» — два не менее омерзительных монаха, пьяных до положения риз, восседали за таким же столом с монашками, щедро демонстрировавшими свои груди. Третий монах блаженно спал под столом.

Рисунки напоминали иллюстрации к романам маркиза де Сада. Но коммунарам было не до маркиза, кроме того, лишь XX век признает его не выродком и маргиналом, а предшественником современной литературы и незаконным отпрыском Просвещения. Фронда, двадцатипятилетний служащий мэрии и плодовитый революционный карикатурист-самоучка, издававший в дни Коммуны собственную газету «Пилори», не воплощал свои больные фантазии, а откликался на реальные события, происходившие — во всяком случае, как считали 246 коммунары — в Париже середины XIX века. Первый рисунок сопровождал комментарий: «Галантный способ, которым пользуются господа из церкви святого Лаврентия, чтобы избавиться от женщин после кутежа». Второй: «Вот что творилось в монастыре Пикпюс до революции 18 марта».

Церковь святого Лаврентия — Сен-Лоран (бульвар Маджента, 68) — один из старейших соборов Парижа. Первую церковь на этом месте построили еще в VI веке: в 885 году ее разграбили и сожгли норманны. Новый храм возвели на пепелище в 1180 году. Потом снесли и его. Ту церковь, которую можно увидеть теперь, начали строить в начале XV века, а закончили только в 1867 году, буквально накануне Коммуны. Необходимость финальной перестройки возникла, поскольку фасад не вписывался в новую топографию Парижа, заданную строящимися бульварами — Маджента и Страсбургским. Но мастера XIX века постарались соблюсти оригинальный стиль пламенеющей готики.

Коммунары, антиклерикалы и богоборцы, по словам Карла Маркса, «штурмовавшие небо», овладели Парижем 18 марта 1871 года, а уже 2 апреля отделили Церковь от государства: имущество конгрегаций национализировали, церкви превращали в народные клубы. Жоржа Дарбуа, парижского архиепископа, взяли в заложники, а 24 мая расстреляли в ответ на зверства контрреволюционеров-версальцев. Хотя у коммунаров были неотложные дела — шла как-никак гражданская война, а под Парижем стояли немецкие войска, — они зачем-то устроили в Сен-Лоран, откуда предусмотрительно сбежали кюре и викарий, даже не обыск, а раскопки.

Зачем они туда вообще полезли? Да вот, отвечали коммунары, решили проверить годами ходившие слухи о странных шумах, доносящихся из собора. Вспомнили вдруг, что десять лет назад одного гражданина, невзначай уснувшего в церкви, разбудили женские стоны. Тогда дело замяли, стоны списали на пьяные галлюцинации гражданина.

Результаты раскопок оказались для коммунаров то ли шоком, то ли невероятным — или ожиданным — подарком. Под алтарем нашлись четырнадцать женских скелетов, у одного из которых сохранились волосы пепельного цвета, и туннель, якобы ведущий в женскую тюрьму Сен-Лазар. У публицистов разыгралось воображение, в том числе сексуальное.

Один из лидеров Коммуны Жюль Валлес (35) безапелляционно утверждал в газете «Ле Кри дю пепле» («Крик народа»): это, безусловно, скелеты монахинь и заключенных, которых садисты-монахи позаимствовали для своих забав в женской тюрьме. Принимая во внимание, что Сен-Лазар, пользовавшаяся жуткой репутацией, славилась прежде всего как тюрьма-госпиталь для лечения венерических заболеваний, смелости развратных монахов можно лишь позавидовать. Валлес реконструировал, точнее говоря, домыслил постигшую женщин участь в духе готических романов о тайнах средневековых подземелий. Статьи Валлеса стоит рассматривать именно в рамках романтической литературной традиции, возродившейся в сугубо утилитарных, пропагандистских текстах. «Этих женщин, должно быть, усыпляли хлороформом, а потом насиловали. Им связывали руки и ноги. <…> Представьте себе эту ужасную сцену, представьте, как эти молодые женщины, эти девушки, завлеченные обманом или надеждой на удовольствие, просыпались здесь: связанные, замурованные, заживо погребенные». Другой журналист пошел еще дальше, сочинив текст от лица жертвы, очнувшейся от дурмана и мучительно задыхающейся под толщей земли: «Потрогайте наши сведенные судорогой, распахнутые челюсти».

71