Убийственный Париж - Страница 39

Забылось главное: Миттеран — тоже ветеран тайных войн. «Наденьте на Миттерана колпак кагуляра, и вы увидите его истинное лицо», — напишет в 1990 году писатель Жан Эдерн Алье (18).

Забылось все. Но только на пять дней. 21 октября герой проснулся посмешищем.

В правой газете «Ривароль» вышла статья Робера Песке, тоже участника Сопротивления, голлиста, перешедшего в крайне правую партию «пужадистов». Несмотря на разницу политических взглядов, социалист Миттеран был к нему расположен, сочувствовал неудаче на парламентских выборах, зазывал к левым. Смысл статьи был прост: «Это я стрелял в Миттерана. Но — по его настоятельной просьбе».

По версии Песке, с 7 по 15 октября они четырежды встречались по инициативе Миттерана. То под золотыми платанами Люксембургского сада — рядом с Сенатом: добросовестный Миттеран не мог надолго отлучиться с работы. То на набережных Сены: интеллектуал Миттеран любил порыться в ларях букинистов. Сенатор жаловался, что страна забыла его, просил «вытащить из состояния посредственности». Невзначай упомянул команду убийц, вроде бы прибывшую из Алжира. Об этом по Парижу не просто ходили слухи. Авторитетный депутат-голлист сообщал в газете: «Эскадроны смерти уже пересекли испанскую границу, списки лиц, подлежащих уничтожению, составлены». Разговор на эту тему сам собой навел Миттерана на мысль о рекламном покушении, так же сам собой сложился его план. «Мы же — масоны, мы — братья», — привел сенатор неотразимый аргумент. Песке в душе удивился: «Я и не знал, что Миттеран — масон».

Миттеран, в свою очередь, кажется, не знал, что Песке уже подвергался судебному преследованию за мошенничество.

Миттеран осведомился, из чего в него будут стрелять: узнав, что из «стэна», предостерег: «Осторожно! Эти машинки часто заедает».

Вечер покушения Песке коротал в укромном уголке ресторана «Липп», дожидаясь, пока Миттеран допьет вино и распрощается с сотрапезником, политиком Жоржем Даяном. Увидев, что сенатор направился к выходу, Песке подал знак Абелю Даюрону, своему садовнику. Когда они подъехали к Обсерватории, Миттеран уже припарковался и разлегся на газоне. Даюрон медлил стрелять: мешали то таксист, высаживавший позднего клиента, то бесконечно прощавшаяся парочка. Наконец, не выдержав, подал голос сам Миттеран: «Ну!» Даюрон открыл огонь.

Добряк-громила Даюрон вроде бы еще и осведомился: «Вы хорошо спрятались, господин сенатор?» Ведь он подрядился «пострелять по мишени, но без кровопролития».

Песке располагал неотразимым доказательством. Накануне покушения он отправил самому себе письмо с изложением подробностей сговора, а 20 октября в сопровождении судебного пристава забрал его на почте. 22 октября адвокат Песке зачитал письмо умиравшим со смеху журналистам. К вечеру шансонье распевали куплеты о «политом поливальщике», хороня конченого политика Миттерана.

Мысль, что письмо было страховкой на случай неудачи настоящего покушения, приходила в голову сторонникам Миттерана, но он сам опроверг ее, неубедительно отбиваясь от обвинений: Песке-де заморочил мне голову, рассказал, что меня ему «заказали», а он не хочет убивать, поэтому предупреждает, где и когда будет в меня стрелять. Якобы при этом Песке патетически заявил: «Да, я ультра, но не негодяй».

Добрые слова для оплошавшего сенатора нашлись только у его друга, писателя-католика Франсуа Мориака. В оппозиционном де Голлю журнале «Экспресс» он писал: «Миттеран дорого заплатил за то, что оказался слабее, чем полагали сами его враги. Я признателен ему за эту слабость: она свидетельствует, что он иной породы, чем те, кто заставили его оступиться и несомненно угадали в нем тайную слабость. Если Миттеран виновен в том, что доверился порочному человеку, притворившемуся, будто раскрывает перед ним свою душу, то только потому, что он был мальчиком-христианином, таким, как все мы, провинциалы… Христианская рана никогда окончательно не зарубцовывается в сердце, лишь кажущемся очерствевшим».

Впрочем, после смерти Миттерана все больше людей, как близких ему, так и враждебных, приходят к выводу, что он если и врал, то не слишком. По их версии, Песке хотел дискредитировать Миттерана, склонявшегося к признанию права Алжира на независимость, и запугал его рассказами о тайной организации убийц. А от обращения в полицию предостерег: «Это самоубийство», у «них» везде свои люди. В такое немудрено было поверить: ОАС завела «крота» даже в Елисейском дворце, в двойной игре подозревали даже будущего президента Валери Жискар д’Эстена и будущего министра внутренних дел Мишеля Понятовского. Даже спустя сорок пять лет после покушения Даниэль Миттеран, жена «жертвы», будет утверждать: «Какая это была ужасная эпоха. Мы были так одиноки. Голлисты тех лет — это же гестапо». И назовет единственной доброй душой Мориса Папона, тогдашнего префекта полиции, а в годы оккупации — палача евреев. Именно он среди ночи позвонил Даниэль, чтобы сообщить ей о покушении.

Сам Песке позже запутался в показаниях, утверждая, что он не соврал Миттерану о готовящемся взаправдашнем убийстве. Через некоторое время после покушения он заявил, что заговор был, а составили его националист-адвокат Жан Луи Тиксье-Виньянкур (в 1965 году — соперник на президентских выборах и Миттерана, и де Голля) и его помощник Жан Мари Ле Пен. А в 2002 году признался, что все-таки действовал в одиночку: «Спустя полвека я ни о чем не жалею. Об этом деле продолжают говорить, а мой соперник Миттеран от него так и не отмылся».

Песке, Даюрона и некоего Андре Пекиньо, передавшего им пулемет, действительно оказавшийся «сувениром времен Сопротивления», судили за хранение оружия. Потом Песке ушел в подполье OAS; подложил бомбу в туалете Национальной ассамблеи; бежал, заочно приговоренный к двадцатилетнему заключению, в Испанию; воевал в Анголе в рядах португальской колониальной армии против партизан-марксистов и вернулся на родину с поддельными документами. Этот бесшабашный мужчина умер в декабре 2010 года, дожив до девяноста двух лет.