Убийственный Париж - Страница 22

Сименон был не столько идейным нацистом, сколько оппортунистом, превыше всего ставившим комфорт и деньги. При немцах ему однажды пришлось понервничать, опровергая инсинуации (возможно, близкие к истине) о его еврейских корнях. Явившийся к нему инспектор хвастался, что чует жидов за версту, и был уверен: фамилия писателя восходит к еврейскому имени Шимон. Необходимые справки о расовой чистоте в назначенный ему двухмесячный срок Сименон представить не мог: льежские архивы то ли погибли, то ли были просто недоступны. Тогда он обратился напрямую к журналисту Жаку Люшеру, назначенному оккупантами куратором французской прессы, и за какой-то месяц все проблемы были улажены, арийское происхождение и католическая вера писателя — удостоверены письменно.

Но эта нервотрепка ничтожна по сравнению с выгодой, которую извлек Сименон из оккупации. 19 марта 1942 года он продал Альфреду Гревену, шефу созданной Геббельсом франко-немецкой кинокомпании «Континенталь-фильм» права на экранизацию романов о Мегрэ за 500 тысяч франков: в 1941–1944 годах вышли девять фильмов по книгам Сименона. В оккупированной Франции было издано восемнадцать его книг, еще четыре — в Бельгии; Сименон охотно писал и давал интервью нацистской прессе, правда о политике не заикался.

Тем временем лондонское радио назвало его предателем: такие слова отливались в пули. В ноябре 1942 года он переехал подальше от побережья Атлантики — вдруг союзники высадятся, — потом переехал еще раз. В 1944 году к нему явились с угрозами партизаны, а скорее всего, просто бандиты. Они удовольствовались тем, что отобрали у Сименона «ситроен». Позже он будет рассказывать, что сам, по велению сердца, отдал партизанам автомобиль, свинью и бочку вина.

После освобождения за Сименоном пришли, но сжалились над больным (у него был плеврит в тяжелой форме) писателем и в тюрьму не посадили, ограничившись подпиской о невыезде, конфискацией документов и арестом банковских счетов. В ожидании суда Сименон, дрожавший от страха, что со дня на день коммунисты захватят власть, выписывал коммунистическую «Юманите» и лихорадочно читал ее, овладевая ненавистной «красной» риторикой.

Он предпочел бы бежать за океан — мешала проклятая подписка.

Но 18 апреля 1945 года суд в Лa-Рош-сюр-Йон оправдал писателя. 24 августа он получил вожделенную визу и отбыл в США. Вовремя: через шесть дней парижская уголовная полиция потребовала ареста и высылки писателя. Считается, что Сименона оправдали благодаря вмешательству бельгийских властей. Но все было гораздо смешнее. Якобы от лица правительства Бельгии за Сименона ходатайствовал некто «Н. de К.», как именует его биограф писателя Пьер Ассулин. Авантюрист, выдававший себя за героя Сопротивления, засвидетельствовал, что Сименон без малейших колебаний выполнял по заданию подполья опаснейшие миссии. Услуги липового героя обошлись Сименону в три миллиона франков.

Правда, 19 июля 1949 года Комиссия по чистке литературы все-таки признала Сименона виновным и наложила двухлетний запрет на публикацию его произведений и распространение уже опубликованных. Но великий адвокат Морис Гарсон (14), с начала 1930-х годов защищавший писателя от прототипов его героев, требовавших безумные компенсации за мнимый моральный ущерб, подал на апелляцию и выиграл дело. Тем не менее в Европу Сименон окончательно вернулся лишь в 1955 году и жить предпочел в Швейцарии. В 1985 году он неловко опровергал в письме к своему биографу Жану Кристофу Камю свое юдофобство: да у меня все друзья — ну не все, конечно, но вот, например, известный редактор Пьер Лазарефф — евреи, а когда я был маленький, в мамином пансионе всегда жили евреи.

* * *

Печальнее сложилась судьба Кристиана, его младшего — на три года — брата, в июне 1943 года навещавшего Жоржа в его имении. Хотя честнее было бы печалиться о судьбе тех, кто имел несчастье повстречаться Кристиану в годы войны. Он долгое время работал на административных должностях в Матади (Бельгийское Конго), а в 1940 году, на свою беду, приехал в отпуск на родину, где его застигла молниеносная немецкая оккупация. Денег у него не было, он много пил, но, быстро сориентировавшись, вступил в ряды рексистов — бельгийских нацистов, — у которых стал кем-то вроде главного интенданта, главой Национального корпуса сельского хозяйства и продовольствия. Лидер «Рекса» Леон Дегрель называл его звездой своего «генштаба». Боман, шурин Кристиана, возглавил льежских рексистов. Но к смерти в августе 1946 года его приговорили не за это: имя Кристиана Сименона связано с одним из самых отвратительных преступлений рексистов — «бойней в Курселе».

17 августа 1944 года подпольщики расстреляли Освальда Энглебена, бургомистра Шарлеруа, что в полусотне километров к югу от Брюсселя, его жену и сына: его предшественника Проспера Жана Тегхельса убили еще в ноябре 1942 года. Узнав об этом, в брюссельском штабе «Рекса» объявили ночную боевую тревогу и снарядили зондеркоманду в помощь товарищам: около ста пятидесяти активистов. Возможно, Кристиан попал в нее случайно — гребли всех, кто мог держать оружие, а он оказался в дурное время в дурном месте. Ему предстояло пройти партийный ритуал «крещения кровью», если, конечно, он не прошел его раньше. Есть сведения, что Кристиан состоял в «Формировании-18», «скорее банде уголовников, чем маргинальной политической организации», созданной для карательных акций в ответ на убийства рексистов.

В Шарлеруа местные нацисты уже развязали слепой террор: убили семь человек, сожгли несколько домов. Подкрепление требовалось, чтобы заставить шахтерский «черный край» содрогнуться, вырезав местную элиту. Вместо задуманных ста заложников каратели схватили два десятка человек: полицейских, врачей, архитекторов, юристов и просто тех, кому не повезло. Кристиан участвовал в ночных арестах адвоката Леонса Майенса, полицейского комиссара Реймона Дельво и доктора Артура Стильмана: жену адвоката он угрожал убить, если прятавшийся в подполе Майенс не сдастся.