Убийственный Париж - Страница 132

132

Амнезия поразила в суде и их многочисленных друзей. Но, едва покинув Дворец правосудия, они средь бела дня схлестнулись на площади Бастилии. Прохожие с визгом разбегались, прятались под столики открытых кафе; лошади, опрокидывая фиакры и омнибусы, ржали и вставали на дыбы. Некто Кох получил пулю в живот: пока полицейские вязали стрелка, он приподнялся на мостовой и всадил ему нож в спину.

В иллюстрированных еженедельниках изображение побоища заняло первые полосы. Подпись под картинкой с раненым Кохом гласила: «Нравы апашей. Месть умирающего».

* * *

Апаши… Страх и трепет Парижа «Прекрасной эпохи». С обложки «Ле попюлер» (22 мая 1903 года) дегенерат с перекошенным лицом целился в читателей из револьвера, в другой руке сжимая нож. Подпись стращала: «Как бы вы ни смотрели на рисунок, апаш всегда целится в вас».

По одной версии, апашами, то есть индейцами-апачами, сама назвала себя пролетарская шпана Бельвиля, Менильмонтана, Монмартра. Подростки зачитывались Фенимором Купером и Густавом Эмаром, валом валили на «Шоу Дикого Запада Буффало Билла», разыгрывавшее битву между индейцами и американской кавалерией у подножия Эйфелевой башни, и, присваивая имена своим «бригадам», доигрывали в индейцев. На «Черных одеждах» и «Стальных сердцах из Сент-Овена», выкалывавших на левом запястье сердечко, лежал отблеск будораживших детское воображение слов — «черноногие», «семинолы», «сиу».

По другой версии, словечко запустил то ли Артюр Дюпен, завотделом информации в газете «Ле журналь», то ли Виктор Моррис, его коллега из «Ле матэн», еще в 1900 году писавшей: «Нам повезло заполучить в Париже племя апачей, чьи скалистые горы — высоты Менильмонтана».

По третьей, однажды некий комиссар из Бельвиля, коротая ночь в участке, расспрашивал арестантов о воровских хитростях. Выслушав красочные байки, как они выслеживают жертвы, путают следы и уходят от погони, он — тоже, видать, поклонник Майн Рида — воскликнул: «Да это же уловки апачей!»

Впрочем, еще Александр Дюма сочинил «Могикан Парижа» (1854–1855), а писатель Альфред Дельво в «Изнанке Парижа» (1860) вел друга на площадь Мобер — «посмотреть на краснокожих».

Апашами становились в десять-одиннадцать лет. Основному контингенту было от четырнадцати до девятнадцати: такие парни составляли две трети от тридцатитысячной армии апашей. Пятнадцатилетние сутенеры посылали на панель двадцатилетних девиц, что не мешало 452 девушкам пользоваться огромным влиянием в бандах.

Внедриться к ним полицейским агентам было практически невозможно.

Апашей было легко распознать по акцентированной, пугающей элегантности, смеси люмпенского шика и памяти о пролетарских корнях. Неизменные каскетки. Холщовые блузы рабочих под короткими приталенными куртками, широкие брюки — «слоновьи лапы», яркие шейные платки, золотые пуговицы, широкие красные пояса землекопов, рубашки без воротников, те самые, что войдут в моду как рубашки «апаш». Фетиш апашей — начищенные до зеркального блеска остроносые ботинки. Умащенные пачулями волосы, локоны на висках, прямая линия «стрижки под гильотину» на шее. Некоторые вытатуировали черточки в уголках глаз — так называемые глаза ланей. На их арго — а говорили они не по-французски, а на «верлан, жаванэ, лушбем» — названия улиц обрели экзотическую отрывистость: Моб — площадь Мобер, Муфф — улица Муффтар, Монпарно — Монпарнас, Ля-Бастош — площадь Бастилии.

Впрочем, за несколько лет апаши переросли рамки чисто парижского феномена. Вскоре апашами именовала себя шпана во всех концах Франции, за исключением хулиганов Лиона, носивших гордое прозвище «кенгуру», и нервных «нерви» из Марселя. Парижанам оставалось утешаться тем, что, по авторитетным словам Эжена Виллуа, автора труда «Как нас грабят, как нас убивают» (1912), по сравнению с Марселем в столице царили тишь и благодать. Во «французской Одессе» «нерви» средь бела дня грабили пассажиров трамвая, «на слабо» убивали первого встречного, а во время нередких забастовок улица вообще переходила под их контроль.

Апаши мечтали совершать налеты на автомобилях, но даже револьверы были для них предметом роскоши. За невозможностью обладать ими апаши считали их оружием слабаков: мужчины сходятся в дуэлях на ножах (которые, по словам Виллуа, из бандитского шика никогда не вытирали от крови), орудуют шилами из бараньих костей, тростями, залитыми свинцом. Их сфера интересов была почти невинна — в основном сутенерство, мелкие кражи и грабежи, вымогательство. Один полицейский расстался с жизнью 31 марта 1907 года, пытаясь помешать особенно циничному негодяю украсть — вы не поверите — велосипед.

Критик-анархист Феликс Фенеон (1) скрупулезно подсчитал, что средняя выручка апаша от ограбления составляла четыре франка семьдесят пять сантимов, в то время как «Панама», афера со строительством Панамского канала, стоила Франции миллиарда. Типичный случай — дело Шарля Милара, одного из одиннадцати человек, поименованных в текстах приговоров апашами, приговоренных в 1900–1907 годам к смерти (за это же время к смерти приговорили двенадцать «нерви»). 4 января 1906 года двадцатичетырехлетний вожак шайки «Грязные ноги» задушил носовым платком шестидесятилетнюю кабатчицу Жозефину Пуйод. Разбогатев на шестнадцать франков, он рано радовался: одна пятифранковая монета оказалась фальшивой. А за целых двадцать франков апаши были готовы раскрыть Виллуа свои самые гнусные тайны.

И вот две шайки апашей, вырвавшись из пролетарских гетто, ввергли Париж почти в гражданскую войну. Из-за бабы, марухи! Из-за женщины! Из-за Золотой Каски!

132